Георгий Зварыкин
Дело Зварыкина
В отдельном оттиске журнала “Друг Христианина” в 1862 г. под литерой Z была опубликована статья “Зварыкин. Эпизод из истории Феофана Прокоповича“. Про само дело кое-что можно прочитать здесь, а я не смогла не скопировать из этого оттиска “показания Зварыкина” – т.е. материалы его допроса в Синоде (в пересказе Z).
В этом замечательном тексте отражено восприятие новой культуры традиционным (еще даже фольклорным) сознанием. Тут и сказка, тут и быличка, тут и европейская новелла, и “демократическая” повесть… И ведь всё это всерьез, так, что даже в синодальной конторе выясняли, не больной ли он, этот Зварыкин. Это странное покаяние вызвало целое расследование, в котором совсем за другие вещи были наказаны монахи Саровской и Берлюковской пустыни. Но это отдельная история.
Итак, 1733 год. В Синодальную контору в Москве приходит монах Саровской пустыни Георгий Зварыкин:
От роду ему 26 лет; в мире звали его Григорием. Отец его Авраам Никитин, сын Зварыкин, служил в драгунах и убит на службе под Полтавою; а он после смерти отца остался, двух лет, при матери своей, в костромском уезде, в сельце Погорелках. Мать с помощию соседняго дьячка, обучала его грамате, а потом, с помощью пленных шведов, латинскому и немецкому языкам и арифметике. Из матиринскаго дому он уезжал гостить к родственникам своим, чаще всех к дядям, стольнику В.И.Кофтыреву который служил в разных местах, в Обояни, Владимире, Муроме, Гороховеце, и к лейтенанту гвардии Д.С.Кофтыреву, жившему в С.-Петербурге.
В 1724 г. приехал он к В.И.Кафтыреву, в Москву, для приискания места, и раз как-то, на пасхе или на фоминой неделе, шел, задумавшись, по Каменному мосту, через Москву реку. Вдруг его останавливает незнакомый человек. «О чем ты задумался? Ты, кажется, нездоров?» Зварыкин, вместо ответа, спросил у него: кто ты такой? «Я мельник адмиральской вотчины», отвечал незнакомец. Зварыкин объяснил ему, что он точно нездоров и показал вред (рану) на голове, за ухом, но прибавил, что он лечится и берет лекарства из аптеки. «С аптекой не выличишься, сказал незнакомец. А вот я знаю такого человека, который только присыплет травкой и все как рукой снимет». После этих слов Григорий и пошел с мельником за Москву реку. Мельник привел его к слепому старику, который, осмотрев веред, присыпал его толченой травой, а сверху положил пластырь. Зварыкин дал ему за это денег, что-то меньше рубля. Спустя с неделю, веред его стал заживать. Григорий опять пошел к старику поблагодарить его. Старик спросил: «здешний ты, или приезжий?» Григорий отвечал приезжий из Костромы; живу у дяди и приискиваю местечка. «Хочешь ли, чтоб до тебя люди были добры?» Как не хотеть. «Возмижь ты этот мешечек с кореньями, и носи его на шнурке, где крест носишь».
Дядя нашел ему место у графа Сантия, по письменной части и для изучения геральдики. Когда граф уехал в С.-Петербург, то велел и ему приезжать а собой.
Перед отъездом, Зварыкин зашел опять к слепому старику и сказал ему, что собирается в Петербург, а от кореньев пока мало пользы. «На это я скажу тебе вот что, отвечал старик: коли ты едешь в С.-Петербург, то коренье схорони здесь; а как приедешь в С.-Петербург, то выди ты ночью на первый перекресток один и скажи влух: хочу идти к немчину Вейцу. Как только ты проговоришь это, тотчас явятся к тебе двое и отведут к Вейцу, а Вейц сделает тебе все, чего ты захочешь». Чтоб уверить его в том, старик показал ему в стеклянной кружке в воде С.-Петербург, и видел он дом этого немчина на Неве, на московской стороне, и в том доме сидит Вейц один, примерно средняго роста, не старый, в парике и в богатом немецком платье; а в другом покое множество его слуг, наконец, и тех двух, которых он встретит на перекрестке. Пришедши домой, он ночью потихоньку снял с шеи коренья, положил в бересту, и бережно зарыл под воротами в землю; а на другой день уехал в С.Петербург. Прибывши в С.Петербург, он остановился на квартире у одного своего знакомаго и, спустя день или два, вышел ночью на условный перекресток и сказал заповедныя слова. Тотчас явились ему двое, которые сказались вейцовыми слугами, и повели его каким-то садом к Вейцу. Когда его привели в дом к Вейцу, Зварыкин узнал его и поклонился. «За чем ты к мне пришел», спросил Вейц. Зварыкин отвечал, что его послал к нему московский слепой старик, обнадеживая тем, что Вейц сделает, что к нему люди будут добры. Вейц отвечал, что он готов сделать не только это, но и все, по его желанию, с одним только условием, если он – отречется от Христа. Зварыкин страшно испугался этих слов, и хотел выдти вон из комнаты: но Вейц взял его за руку и стал успокоивать: «чего ты испугался, не бойся ничего; твоей братьи перебывало у меня больше тысячи, и все довольны мною». Сказавши это, он дал ему мешечек с серебряным замочком; «вот тебе, говорит, тысяча червонных, возми себе и употребляй на что хочешь». Пока Зварыкин держал в руке цервонцы, Вейц развязал у него галстух и, неистово схватя с его шеи серебрянный крест, взял к себе, а ему велел положить червонцы в карман. «Быть уж так, сказал Зварыкин. – что на этом свете жить по вашей воле, чтобы было за что в будущем веке муку терпеть». После того Вейц велел ему проговорить за собой «отрицаюсь Христа и покаяния, и готов последовать сатане и творить волю его».
Зварыкин написал эту клятву на бумаге и подписал под нею свое имя кровью, которую Вейц пустил ему из правой руки, большой булавкой. Вейц запретил ему креститься и читать молитвы. Потом позвал во внутренние покои, велел подать напитков и поздравлял, – и пили много, так что Зварыкин напился до беспамятства и ночевал у Вейца.
На другой день, они пили с Вейцом кофе, играли в шахматы и, наконец, расстались. «Ну, поди счастливо, делай так, и все будет хорошо». Те двое, что привели его, проводили до пристани у почтоваго двор, и воротились домой. После того, живя в Петербурге, он в церковь не ходил, а только для виду стаивал подле церкви, и крестнаго знамения на себе не изображал, а только для виду рукой махал. Ходил к немчину и брал денег, сколько ни требовал, и издерживал все на распутную жизнь. Иногда приходила ему мысль просить Вейца снять с него обязательство и возвратить ему письмо, но он недолго задумывался над нею. Вейц обучал его иностранным языкам и герольдике, и говорил: «еслиб ты последовал моей воле неусумнительно и постоянно, то я сделал бы тебя и знатным и богатым, больше Меэра, так что и прикащикиб у тебя были в мариотову пору, и дал бы тебе в услужение двоих бесов» [Сноска: Мейеров было двое, старший и младший, отец и сын, богатые купцы, жившие в Москве в немецкой слободе. Петр 1 очень любил и жаловал обоих.... Мариот, кажется, тоже был купец. Новиков в деяниях Петра указывает на письмо Петра к Мариоту, от 8 февраля 1723 г., о присылке известия, где находится корабль, отправленный из Генуи с мраморными ступенями и другими вещами].
Григорий просил, чтоб он дал ему бесов. Вейц позвал бесов и приказал, чтоб они во всем были ему послушны, и как он их потребует вслух, тоб являлись ему в человеческом образе. После этого бесы во всем прислуживали ему, приносили ему пищу и питье, каких он ни потребует, только не днем, а ночью, и ту пищу употреблял он один; а те бесы с ним не едали и не пили. Где они все это брали, того он не знает; думает, что у Вейца. Когда он посылал их куда нибудь с письмами, или с словесным поручением, они исполняли все чрезвычайно скоро, почти в тоже время, какого требовал какой разговор. Однажды он послал одного беса в Москву и, давши ему денег четыреста червонцев, поручил купить себе дом в приличном месте. Вечером, в тот же день, Вейц выговаривал ему, за чем он сделал это без его докладу, и велел вызвать беса назад, чтоб не ославиться в здешнем государстве богатством. Вейц советовал ему лучше поехать в Италию и там жить, а не в Москве. Если он хотел куда ехать, бесы приводили к нему лошадей и людей; только, не доезжая до того места, куда нужно, он тех лошадей оставлял, а хаживал один. Он полагает, что в образе лошадей были бесы. В некоторых делах, впрочем, власть его над бесами ограничена была контролем Вейца, так что бесы неиначе исполняли его приказания, как спросившись у Вейца. Кто такой был Вейц и как зовут его, не знает: бесы называли его князем.
Раз, за обедом, у хозяина дома, где жил Зварыкин, зашел разговор о священных предметах и пробудил в нем заснувшую совесть. Тотчас же после обеда, он пошел к казанской церкви и, встретившись с свящнником о. Иаковом, объявил ему про свое безпокойство и прсоил принять его на покаяние. Священник исповедал его, положил эпитимию, но к причастию не допустил и до самой смерти не велел причащаться. Вовзратившись домой, он вынул из под изголовья оставшиеся червонцы и бросил в отхожее место. Домохозяин и все, с кем он встречался, видя по нему перемену, спрашивали его об его состоянии; он всем отвечал что нездоров; выпросился у графа Сантия в деревню и скоро отправился. Перед отъездом, опять навестил его священник и спрашивал, не смущают ли его бесы? Григорий сказал, что бесов не видал, но что совесть не дает ему покоя, и просил духовнаго отца молиться за него. В святки 1725 года, гостили они с матерью у брата ея, В.И.Кафтырева, и жили до масленицы 1726 г. В великом посту он исповедался в своем селе и объявил священнику свой грех; но по делам, отбывши в Москву, опять стал жить по прежнему и, чтобы иметь успех между людьми, вырыл тот мешечек, что дал ему слепой старик; однако пробудившаяся совесть напала на него с ужасною силою, так что он снова зарыл мешечек, на поле за Донским монастырем, и чтобы примириться с совестию, решился вступить в монашество.
Купивши в ряду чернеческое платье и не сказавши матери, он поехал будто на богомолье в Киев, и доехав до Калуги, встретился с иеромонахом Иоанном, который назвался черкашенином, монахом Богородицкой пустыни, что близ Путивля, и сказал, что едет в Киев. Зварыкин поехал с ним; но дорогой так заболел, что находился при смерти. В деревенской избе, где они остановились, Иоанн постриг его в монашество и назвал Георгием. Но в Севске оставил его больнаго, а сам поехал в Киев. Оправившись от болезни, Георгий стал ходить по монастырям и проситься на житье; но его нигде не принимали, потому что у него не было ни паспорта, ни указа о пострижении. В марте 1728 год, он явился в московской дикастерии и просил определить его в Саровскую или Флорищеву пустынь, где он бывал уже во время своего странствия. Дикастерия дала ему указ на жительство во Флорищевой пустыни. Но, не проживши года, он выпросился у строителя Иерофея в Саровскую пустынь и, нашедши там все на пользу души своей, происл иеромонаха Иосию (который, за отбытием строителя Иоанна в Москву, правил делами той пустыни) принять его. Иосия согласился. Зварыкин оставался там до 1731 г… В этом году, приехавши в Москву, принят был, по просьбе своих родственников, духовником императрицы, сергиевским архимандритом Варлаамом, и жил при его кельях несколько месяцев, а потом опять уехал в Саровскую пустынь.
Здесь, однакож, он не нашел себе покоя. Бывши, вскоре после того, в Москве, по монастырским делам, он вспомнил о своем мешечке, достал его из земли и взял с собою; но, пришедши в чувство, объявил о том своему духовному отцу. Духовный отец велел ему бросить мешечек в реку. Но это его не успокоило. Георгий с грустию вспомнил о предложении Вейца – дать ему способ уехать в Италию. В это время, взглянув в окно, он увидал Вейца и старых знакомых бесов, которые прежде ему прислуживали. Вейц стал прельщать его льстивыми словами. Георгий, склонившись на эту приманку, просил, чтоб дали ему способ уехать в Италию, или возвели его в почетную монашескую должность. Бесы потребовали, чтоб он возобновил свое отречение от Христа. Зварыкин согласился и хотел было кощунственно попрать икону, но явившийся старец возбранил ему. Зварыкин испугался и упал замертво. И много бесовских страшилищ являлось ему, и подолго бывал он без памяти, и бивали и давили его бесы, и с лестницы сталкивали и на воздух поднимали. Все это открывал он на исповеди отцу своему духовному, Иосии Самгину; а с отбытием его (в окт. 1731 г.) в Берлюковскую пустынь, другому саровскому монаху, Дорофею.
Кто такой Вейц, человек или дьявол в образе человека, он не знает, потому что, приходя к нему, он никого, ни русских, ни иностранцев, у него не видывал, ни от кого об нем не слыхивал и ни с кем, кроме духовника, о нем не говаривал.
Теперь он (Георгий) находится в Москве, с саровским иеросхимонахом Иоанном, по монастырским делам, и, изъявляя о своем грехопадении, по приказанию отца своего духовнаго, иером. Дорофея, просит у ея И.В. милосердия, а у св.синода милостиваго разсуждения, чтобы повелено было окончить жизнь в покаянии, в Саровской пустыни, потому что он весь дряхл и скорбен (хотя ему было не больше двадцати пяти лет).
“Зварыкин. Эпизод из истории Феофана Прокоповича”. Санктпетербург. Друг христианина. № 24. 1862. 113 с. Текст приводится с частичным сохранением орфографии и пунктуации печатного источника.
